Насколько мне известно, наш друг поэт Намизед Халидоглу, которому без малого шестьдесят, псевдоним «Годжа Халид» взял себе ещё смолоду.

И хотя теперь он постепенно, мало-помалу, подступает к рубежу возраста аксакала, в его стихах и поэтических переводах нет никаких признаков старения.

В нашей поэзии, подверженной чрезмерной урбанизации, как и наша сегодняшняя жизнь, на фоне несметных ритмичных и аритмичных песнопений, написанных скорее в силу техники, инерции привычки, нежели от души, от сердца, простая и естественная поэзия Годжи Халида напоминает маленький зелёный оазис травы, проросшей на задворках бетонных высоток, на обочине асфальтовых улиц. Каждый раз при виде такой картины мне хочется нагнуться и погладить эту зелёную поросль, как вихры детских волос. По-моему, стихи Годжи Халида способны пробудить в сердце читателя это тёплое ощущение, эту нежность.

Но, признаться, меня побудили написать эти заметки прежде всего его переводы.

Эти переводы впервые я прочёл несколько лет тому назад в журнале «Азербайджан». Он перевёл несколько известных стихотворений Владимира Высоцкого.

Хотя я иногда испытывал сомнения насчёт верности оригиналу, в этих переводах ясно ощущается дух Высоцкого. Разумеется, и юмор, и ирония поэта.

Когда я сопоставил живые и резвые строки этого как бы озорного и шутливого стихотворения о друге, который держит путь в зловещий Магадан, памятный по горестной судьбе Гусейна Джавида, я убедился ещё раз в мастерстве переводчика.

Причём вторая и четвёртая строки перевода, на первый взгляд, могущие показаться разнящимися от оригинала, по сути, верно и точно передают тон и настрой подлинника. «Йох йозмайын айры йана...» (т.е. «нет, не истолкуйте превратно»), то бишь, не подумайте о плохом поводе, человека не ссылают в «места не столь отдалённые».

Вообще, Высоцкий умел озвучивать запросто, с приправой юмора и едкой иронии самые острые проблемы, о которых в приснопамятном советском обществе никто не решался сказать во всеуслышание. Да, не просто сочиняемые, а озвучиваемые, исполняемые корявым хрипловатым голосом под резкие, рваные ритмы гитары, стихи были рассчитаны не столько на читательские глаза, а на слух слушателя. И когда тексты песен Высоцкого впервые увидели свет в его посмертной книге, перенесённые с кассет на печатные страницы, конечно, они теряли во многом. Можно представить, что эти потери возрастали и с переводом песен на другие языки, то есть при их повторном переозвучании - перекопированнии. Если в первом случае читатель русского печатного текста лишался возможности слышать голос, интонацию Высоцкого, то при переводе на другие языки терялись краски жаргонной лексики, живой разговорной речи, которыми насыщены эти песни.

Но самая большая удача переводов Годжи Халида из Высоцкого, по-моему, связана именно с лексикой. Кстати скажу, что ныне в газетах и журналах, в книгах публикуется обильное количество переводов. Стихи, рассказы, романы. Но, к сожалению, зачастую, зная, с какого языка осуществлены эти переводы, затрудняешься сказать, на какой язык эти произведения переведены...

И, несмотря на все наукообразные пояснения и комментарии, невозможно воскресить эти мертворождённые переводы никаким «искусственным дыханием».

Годже Халиду удалось «разговорить» Высоцкого на нашем родном языке - раскованно, без «заикания». А определённые расхождения между переводом и оригиналом проистекают из характеров обоих языков, а также из характеров автора и переводчика. Бунтарский дух Высоцкого побуждал его зачастую взрываться до пронзительных нот, доходить до определённой грани, когда кажется, рвётся глотка и готово сердце разорваться. Естественно, в природе Годжи Халида нет голосовых крещендо, этих бурных всплесков переживаний и надрыва.

Он - поэт, предпочитающий негромкие регистры, ищущий гармоничные, ладные точки соприкосновения с миром, средой, природой. Поэтому в его переводах Высоцкий звучит помягче. Наверно, с этим обстоятельством связано то, что в сравнении с сатирическими стихами Высоцкого обо всём «нелюбимом» на свете, проникнутыми желчью и злостью, более удачно звучат в переводе стихи о «любимых», любезных душе поэта, согретые юмором и улыбкой.

В целом, изданный в 2006 году переводной сборник Высоцкого «Зирвядя изим галыб» («Мой след остался на вершине») можно считать одним из лучших образцов поэтического перевода на наш родной язык.

В этой книге, существенно раскованной в отношении к оригиналу, а в некоторых переводных текстах даже производящей впечатление вариации по мотивам оригинала, единственным неудачным переводом я считаю «Охоту на волков». Нет, речь идёт не о художественном качестве перевода. Здесь переводчик попросту не смог уловить сути подлинника.

Между тем автор предисловия очень точно раскрыл сущность этого стихотворения. «Как же точь-в-точь сопрягается здесь участь Волка, обложенного красными флажками, неспособного вырваться из этой блокады и обречённого с участью художника, «зафлаженного» краснознамённой идеологией!»

Однако в переводе Годжи Халида лирический герой ощущает себя не в шкуре зафлаженного волка, а в рядах охотников:

Вот так эта ошибочная трактовка продолжается от начала до конца стихотворения, в результате выстраивается текст, совершенно противоположный знаменитой «Охоте на волков» Высоцкого.

Перевод с азербайджанского Сиявуша Мамедзаде