Единственный в городе фотограф-любитель уже взгромоздился было на стул и собирался поджечь магний, но Остап сердито замахал руками и, прервав свое течение вдоль досок, громко закричал:
- Уберите фотографа! Он мешает моей шахматной мысли!
Остап ... передвинул королевскую пешку с клетки е2 на клетку е4. [...] На третьем ходу выяснилось, что гроссмейстер играет восемнадцать испанских партий. В остальных двенадцати черные применили хотя и устаревшую, но довольно верную защиту Филидора. Если б Остап узнал, что он играет такие мудреные партии и сталкивается с такой испытанной защитой, он крайне бы удивился. Дело в том, что великий комбинатор играл в шахматы второй раз в жизни.(И.Ильф, Е.Петров. «Двенадцать стульев»)
Остап проанализировал положение, позорно назвал ферзя «королевой»...(И.Ильф, Е.Петров. «Двенадцать стульев»)
Остап вытер свой благородный лоб. Ему хотелось есть до такой степени, что он охотно съел бы зажаренного шахматного коня.(И.Ильф, Е.Петров. «Двенадцать стульев»)
...гроссмейстер, поняв, что промедление смерти подобно, зачерпнул в горсть несколько фигур и швырнул их в голову одноглазого противника.(И.Ильф, Е.Петров. «Двенадцать стульев»)